Несколько лет назад доктор Абе Киршнер из университета сэра Джорджа Уильяма был приглашен в университет Иерусалима для чтения лекции об обучении умственно отсталых детей. Он прочитал мою книгу «Тело и зрелое поведение» и был заинтересован в разговоре со мной. Он с определенным удивлением заметил, что дети, которые в классе своих сверстников не могли научиться писать, также имели проблемы с ходьбой вдоль прямой линии, в отличие от других детей своего возраста. Это и другие наблюдения доктора Киршнера спасли многих детей от помещения их в дома для детей с задержками развития.
Несколько лет проходит между моментом, когда ребенок начинает осознавать относительные усилия в своих пальцах, и когда он может направлять усилия в свои пальцы согласно тому, что видят его глаза. Ему необходимо научиться программировать свои действия, чтобы уметь начинать, совершать и заканчивать движение, которое имеет определенный смысл. Неудивительно, поэтому, что один навык может быть менее развит по сравнению с остальными. Такой вид обучения либо случается, либо нет. Дети, которые не могут научиться читать или писать, каждый год запаздывают все больше, становясь все более отсталыми относительно тех, которые продолжают развиваться и обучаться.
Обычно ни родители, ни учителя не знают ничего лучше, чем показывать пример и настаивать на его повторении. На самом деле удивительно, что от такого способа обучения не случается больше ошибок, чем это происходит сейчас; даже при этом, их гораздо больше, чем обычно считается. Не одна мать сталкивалась с мучительным страданием от понимания того, что с ее ребенком что-то не так, и что методы, которые хорошо работают с другими детьми, не помогают ее ребенку. Она может считать, что у ее ребенка отсутствует воля, что ему не интересно, или другие подобные полуправды. Полуправда — это привычка речи, которую ошибочно принимают за факт. Может быть, у ее ребенка «нет любопытства». Любопытство — это признак здоровья у человека и животного. Такой ребенок может быть «ленивым», но чаще всего его текущее окружение сделало его «эмоционально больным». Не так уж редко обнаруживается, что если помочь такому ребенку скоординировать его глаза с его пальцами, это «извлекает» желание учиться и спасает ребенка от признания «отстающим в развитии».
Я хотел бы, чтобы вы поняли, что решение не лежит в области простой тренировки. Повторы, увещевания, поощрение и наказание также работают не лучше, чем в случае с Норой.
Я сказал Норе лечь на спину на стол-кушетку таким образом, чтобы иметь легкий доступ к ней со всех сторон. Я положил деревянный валик с мягким пористым покрытием ей под затылок, таким образом подняв ее лицо так, как бы оно располагалось относительно тела, когда человек стоит. Я подложил еще один валик под колени и передвинул стопы пятками близко друг к другу, пальцами наружу. Я хотел, чтобы ей было удобно и она чувствовала себя более непринужденно, а тонус напряжений в теле уменьшился, позволив ей ощущать и распознавать очень мягкие движения.
Тело, организованное таким образом, везде поддерживается, и оно избавлено от обычной необходимости реагировать на силу тяжести. Нервная система постепенно прекращает поддерживать обычно высокий уровень сокращения мышц, и они становятся способны двигаться при малейшем намерении.
Чтобы еще более расслабить Нору, я легко положил правую руку ей на лоб и едва подвинул его влево, а затем еще более легко, обратно вправо. Я повторил движение, меняя направление своей руки несколько раз, делая движение постепенно все легче и меньше до тех пор, пока оно не стало едва воспринимаемым. Так как она не чувствовала принуждения или какой-либо причины для сопротивления, ее тело расслабилось еще больше. Мышцы ее шеи стали мягкими и ее голова стала двигаться от импульсов моей руки так плавно, что наблюдатель не смог бы сказать, это я двигал ее лоб или она поворачивала голову и тем самым двигала мою руку. Она расслабилась еще глубже; ее живот и затем грудная клетка стали подниматься равномерно; она дышала как здоровый ребенок.
Ее тело стало более теплым, а глаза открылись шире; дыхание стало более мягким и время от времени она делала полные, глубокие вдохи. Медленно и ненавязчиво я менял движения головы влево и вправо на едва ощущаемое давление на макушку головы. Это давление, направленное вдоль позвоночника, необходимо выполнять с осторожностью, после большой практики, если вы не хотите, чтобы оно привело к сдвигающим напряжениям где-либо в позвоночнике.
Оно вызывает еще большее расслабление, так как автоматическая часть нервной системы постепенно обнаруживает все меньший вес в частях тела, на который ей необходимо реагировать. Когда такое действие выполняется правильно, клиент чувствует себя абсолютно невесомым и в полной безопасности, при этом испытывая своего рода блаженство или нирвану. Если помочь клиенту впоследствии встать без резких рывков или усилий, ощущение отсутствия веса вместе с четким ощущением того, что человек стал выше, может сохраняться в течение нескольких часов и даже дней.
Нора делала отличные успехи, и я был совершенно оптимистичен насчет дальнейшего прогресса. Изо дня в день я слегка варьировал свои техники, каждый день начиная с другой конечности или части тела, до тех пор пока не прошел все ее тело. В конце каждой сессии я дотрагивался до одной из частей, скажем, уха, и говорил: «Это правое ухо», затем до плеча: «Это правое плечо» и так с каждой частью тела с ее правой стороны. В течение нескольких дней подряд я говорил только о ее правой стороне во время этих сессий: я специально избегал слово «левый». Когда она поднимала левую руку, если я просил ее поднять правую, я говорил: «Нет, это другая сторона, подними правую».
Вы наверное вряд ли поверите, что после недели подобной тренировки, когда я попросил ее лечь на живот, нам пришлось начинать все с начала. Для нее «право» не относилось к ее телу, а проецировалось и было связано с кушеткой или стеной. Когда она меняла позицию, ее правая сторона находилась не в том относительном месте, аналогично в другом месте были части комнаты и я сам. Нам пришлось начинать сначала, повторять старую процедуру сначала лежа на спине, и затем когда она переворачивалась на живот.
Мы не осознаем продолжительность того процесса обучения, через который нам необходимо пройти до того, как мы сможем держать в уме нашу систему отсчета; мы делаем это путем обращения к кинестетическим ощущениям и воображению. Таким образом, когда я перекинул правую ногу Норы через левую, к примеру, она назвала свою левую ногу правой, потому что в ее понимании они были на той же стороне, что и ее правая рука или бедро, или были одинаково расположены относительно какой-то другой подсказки на кушетке. Потребовалось около двух месяцев ежедневной работы до того, как Нора смогла корректно определять правую и левую стороны во всех положениях, со скрещенными руками, ногами, лежа на животе, на боку и так далее.
Задавали ли вы себе вопрос, почему такого рода инструкции должны предваряться уменьшением напряжения или техниками релаксации? Мы редко задумываемся о том, как мы обучаемся навыку восприятия относительного положения нашего тела и стен вокруг нас, мы также не осознаем того, что наша ориентация далека от идеальной. Многие из нас приносят эту смесь ориентиров во взрослую жизнь. Мы не всегда ясно понимаем, что значит «руки над головой»: упражнение в предыдущей главе показывает, что эта фраза означает одно положение, когда вы лежите и другое, когда стоите. Аналогично, мы не можем определить, что мы подразумеваем под детством. Человек является ребенком не только из-за его детского отношения. Способность обучаться навыкам, таким как ориентация между правым и левым, требует детского состояния души, той способности играть во время обучения, способности обращать внимание без намерения научиться. Она также требует, помимо остальных условий, способности чувствовать различия; другими словами способность различать одно ощущение и другое, очень похожее. Для этого необходимо внимание и намерение. Ребенок не упражняется так, как это делают взрослые, повторяя действие для того, чтобы улучшить его. Внимание ребенка направляется любопытством, которое присуще всем живым существам. Повторение выполняется маленьким ребенком чаще из-за удовольствия, которое вызывает действие, и из-за его новизны, а не какого-либо желания улучшения. Это состояние души сопровождается полной удовлетворенностью самим собой, возбуждением и отсутствием желаний, которые напрягают тело и разум. Легкое настроение, поза и движение являются условиями для обучения — которое и ведет к развитию.
Очевидное не всегда является простым или легким для понимания. Чувствительность уменьшается с напряжением. Дети не могут напрягать свои мышцы столь сильно, как могут взрослые; это приводит к тому, что дети обладают гораздо большей чувствительностью и лучше обучаются. Предоставьте себе человека, несущего груз в 20 килограмм на своей спине. Какой вес можно добавить к этой нагрузке до того, как человек сможет почувствовать дополнительную тяжесть? Другими словами, какова его чувствительность? Если муха приземлится на его ношу и затем вновь взлетит, человек, конечно, не заметит. Узнает ли он, если приземлятся две мухи? Наши органы восприятия работают таким образом, что около 1/40 части нагрузки необходимо убрать или добавить для того, чтобы мы смогли заметить разницу в усилиях при переноске веса. Так как усилия, которые может выполнить ребенок, меньше, он может заметить гораздо меньшую разницу. Маленький ребенок намного более чувствителен; привыкая к малым изменениям, он становится более крепким и менее чувствительным. Вы теперь можете понять, почему необходимо уменьшить мышечный тонус или напряжение, чтобы человек смог снова распознавать тонкие изменения и, таким образом, увеличивать остроту своего восприятия. Не имея способности ощущать небольшие различия, мы делаем слишком большие шаги, и вскоре, лишь с отдельными большими изменениями, достигаем пределов человеческих способностей. Больной человек не может подвергаться большим изменениям и ему нельзя помочь грубыми методами. Обучение ребенка длится многие годы; переобучение серьезно травмированного взрослого человека длится многие месяцы.
Во время тех двух месяцев, когда Нора обучалась всему тому, что человек в нашей культуре должен знать о правой и левой сторонах тела, были дни, когда я думал, что мы подошли к концу обучения. Затем на следующий день я обнаруживал, что необходимо начать все сначала. Но рецидивы становились все более короткими и редкими до тех пор, пока я, наконец, не смог перейти к следующему шагу.
Если бы я не научился различать мельчайшие изменения от момента к моменту и день ото дня, я бы не мог продолжать бесконечное повторение тренировки. Я обучаю своих ассистентов видеть прогресс даже во время рецидивов. В той работе, которую я выполняю, мне необходимо напоминать себе о привычных явлениях и смотреть на них свежим взглядом, как будто я не сталкивался с ними ранее. В этом я нахожу утешение в сложные моменты и помощь в разборе конкретного случая. Люди забывают, что для того чтобы научиться бегло писать от руки необходимы годы практики. Если наблюдать за прогрессом каждую неделю, человек вряд ли заметит какие-либо изменения, если только он не будет концентрироваться на мелких деталях.
В обычной жизни мы также наблюдаем умное функционирование наряду с очень неадекватным. Я знаю музыканта с мировой известностью, который не может пользоваться отверткой или починить пробки. [Несмотря на все ее проблемы,] Нора казалась умной женщиной, если судить по ее речи, состоявшей из осмысленных и хорошо построенных фраз.
Иногда нам кажется, что не все в порядке с нашим другом, но мы не можем сказать точно, почему именно нам так кажется. Позже такое подозрение оказывается обоснованным. Мои ассистенты приходят в восторг, когда их внимание обращается на какой-либо аспект в отношении или осанке клиента, о котором они смутно догадывались, но не могли сформулировать точно. Они учатся немедленно идентифицировать подобные смутные намеки, когда те обнаруживаются как часть проблемы. Суметь выразить словами такую находку в первый раз — воодушевляющий опыт. В конце концов данная способность становится привычкой мышления, второй натурой. Мои ученики часто добавляют свои замечания по поводу того, что мне не удалось увидеть, и я получил немало пользы благодаря их вопросам и свежести их наблюдений.
Вскоре пришло время начинать работать с Норой над ее чтением и письмом. Существует более веская причина начинать с чтения, а не письма, чем просто привычный порядок слов. Письмо практически невозможно, если первоначально вы не видите слова.
Мы были одни, и я предложил Норе сесть на удобный стул. Даже несмотря на то, что она принимала присутствие моих ассистентов во время остальных сессий, я знал, что она не желала показывать свою неадекватность сейчас. Их присутствие заставило бы ее нервничать и искажало бы мою оценку ее результатов. У меня была надежда, что после первичного периода нарушения ее чтение улучшится; какое-либо чтение является улучшением по сравнению с полным отсутствием чтения.
Я был готов к возможности того, что зрение Норы ухудшилось и составит дополнительную проблему. Я принес ее очки и практически одел их ей на глаза. Затем я показал ей текст, напечатанный достаточно большими буквами, чтобы его мог прочитать без очков человек с плохим зрением; но она напрягла глаза и воскликнула: «Я не могу ничего видеть! Разве вы не видите, что я не могу?» Она была взволнована и, не говоря не слова, сняла очки, дрожа и едва не плача. Я успокоил ее, тем временем думая, что ее способность фокусировать зрение была нарушена, и что глаза не сходились в одной и той же определенной точке. Может быть, существовало более серьезное повреждение мозга, и было невозможно интерпретировать информацию с сетчатки. Могли быть также изменения в роговице, катаракта или даже изменения в стекловидном теле глазного яблока.
Впоследствии я обсудил эту проблему с очень умным офтальмологом, который тщательно осмотрел Нору, отбросил большинство моих догадок, и заверил меня, что глаза моей пациентки формируют корректное изображение.
Оставалось разгадать две загадки. Так как Нора не могла читать, у меня не было средства проверить ее способность фокусировать взгляд. И я был озабочен ее способностью видеть в трех измерениях. Люди, никогда не видевшие изображения, не могут распознать человека по его двухмерной фотографии. Они не знают, как перевернуть фотографию; дети часто не могут распознать изображения своих собственных мам. Для того, чтобы видеть то, что мы видим на изображении, нам необходим опыт из детства. Годовалый ребенок просто порвет или выбросит изображение мамы, очевидно не видя между ними никакой связи. Требуется время для того, чтобы научиться видеть третье измерение на плоском изображении и распознавать изображение человека из линий и точек.
Когда я встретился с Норой вновь, то испытал шок. Ее очки находились в сумке, она достала их и в течение десяти минут пыталась их надеть — пробуя самые невероятные способы, ни один из них не достигал цели завести их дужки за ее уши. Существует четыре возможных положения для очков в пространстве; только одно позволяет нам зафиксировать их на лице. Если вы не распознаете конкретное положение как необходимое вам, вы можете пытаться его нащупывать и даже возвращаться к неправильным положениям, и в конце концов в отчаянии прекратите попытки, как и сделала Нора.
Я был раздосадован на себя, потому что не понял, что даже перенос телесного осознавания на внешние объекты требует тренировки, и что ориентация объектов относительно нас самих не приходит сама по себе. Я теперь видел гораздо более ясно, что мне было необходимо проводить процесс обучения гораздо медленнее, чем сейчас, хотя мне и казалось, что все происходит достаточно медленно. Нора двигала очки с дужками, сложенными или направленными от ее лица, ждала полминуты или больше, затем улыбалась, понимая, что данное положение неверное. Она тем не менее не могла скорректировать положение, если я передавал ей очки. В конце концов я перевернул их в правильном направлении и дал ей, чтобы Нора надела. Пришлось потратить какое-то время на это движение. Я был также удивлен, что когда она обнаруживала очки на столе и они уже были повернуты нужным образом, у нее не было проблем с тем, чтобы их надеть.
Младенец, играющий с очками, имеет подобный опыт до тех пор, пока случайно очки не окажутся расположенными так, что надеть их будет просто и легко. Мы можем подумать, что он выбрал это эффективное положение среди других, неправильных, но когда младенец выбирает таким образом, это больше не младенец, а умный ребенок.
Когда очки были одеты правильно, я снова положил книгу перед Норой. В этот раз я не просил ее читать; я просто попросил ее посмотреть на две страницы перед ней. После того, как она взглянула на них, я попросил ее закрыть глаза и произнести любое слово, пришедшее ей на ум. Я записал номер страницы и слова, которые она сказала, иногда после долгой паузы. В итоге я записал около пятидесяти важных слов; я имею в виду имена или глаголы, прилагательные или наречия, а не просто ein или das. Позже я провел несколько часов, находя эти слова на этих двух страницах, и понял что все слова были на странице с левой стороны, располагаясь примерно на треть страницы выше нижнего края страницы и на три слова левее от конца строки. Мое настроение приподнялось. Она действительно читала слова, но не знала, откуда она их читала. Она смотрела на одно место, но, очевидно, ясно видела другое место. Я не могу описать, что почувствовал от своего открытия. Оказалось, что мои догадки были верны и я интуитивно правильно подобрал способ проверки.
Я восхищаюсь тем, как дети учатся читать. Это гораздо более трудно, чем вы можете подумать. Самое важное в этом процессе — это понимание того, как планировать образование, и почему некоторые люди так и не могут отточить данный навык. Удивительно то, что большинству это тем не менее удается.
Я попытался идентифицировать себя со своей пациенткой. Что она в действительности делала, когда намеревалась читать? Где она намеревалась или ожидала читать? Намеревалась ли она читать первое слово на странице, а затем не могла приспособиться или сфокусировать взгляд? Или, может быть, она просто начинала беспокоиться и не могла направить взгляд, смотрела вдаль как будто в бесконечность, и ее глаза не сходились вовсе? Видела ли она слова, которые назвала, своим лучшим глазом или обоими? Каким вообще образом я мог об этом узнать?
На следующих страницах я опишу, как узнал это, и поделюсь своим удовлетворением от прогресса в случае с Норой. Я увлечен пониманием наших способов функционирования для того, чтобы мы могли научиться делать свою жизнь легче и чтобы она доставляла больше удовольствия. Из того, что я описал до текущего момента, вы можете увидеть, что каждый из нас может улучшить собственную способность ориентации и осознавание тела. Непросто увидеть несовершенство собственной функции, если только не сравнивать себя с другими. Легко понять, что кто-то бегает или плавает быстрее, чем я, и что существует большое количество действий, которые кто-то выполняет лучше, чем я. Но если я могу улучшить свою ориентацию и осознавание тела, тогда я могу достичь фундаментального изменения, способного улучшить любое из действий в моей жизни.
Не хотели бы вы провести эксперимент на себе? Когда вы стоите или медленно идете, оцените куда и как вы смотрите. Смотрите ли вы главным образом вперед и игнорируете все слева и справа от вас? Слышите ли вы пространство позади вас? Ощущаете ли вы, что находится над вами, когда наверху нет ничего, что привлекло бы ваше внимание? Хорошо организованные, ловкие люди не фокусируются на земле, по которой они ступают, постоянно, а только лишь время от времени. Большую часть времени их внимание рассредоточено, и они видят почти все слева и справа. Их уши слышат то, что происходит за ними. Животное или одинокий человек в джунглях не выжили бы и дня, если бы они не осознавали большую часть пространства вокруг себя. Тот факт, что личная безопасность в нашем обществе обеспечивается коллективно, а не каждым человеком в отдельности, не означает что наши органы чувств не должны функционировать должным образом. Качество жизни, которую мы проживаем, все равно зависит главным образом от состояния нашего собственного оснащения.