Около трех лет назад я посещал Швейцарию. Я стал довольно известен там благодаря своим радиоэфирам, и многие люди писали мне, включая одну женщину, которая просила посмотреть ее сестру. Сестру звали Нора, она была хорошо образованной и умной женщиной 60 лет, занимала высокий пост и знала несколько языков. Однажды утром Нора обнаружила, что ей было сложно подняться с постели; ее тело было немного неловким, ее речь была слегка замедленной и нечеткой. У нее не было другого выхода, кроме как оставаться в постели.
Местный доктор пришел к выводу, что у нее, по-видимому, был тромб или какого-то рода кровоизлияние. Спустя несколько дней, чувствуя себя немного лучше, Нора поднялась с постели, но обнаружила, что ее речь нарушена; она могла говорить четко, но довольно медленно. Позже, когда она попыталась прочитать утреннюю газету, все внезапно стало для нее мутным и она обнаружила, что не могла ни читать, ни писать. Ее охватила паника и ее поместили в нейрологическую клинику в Цюрихе, где сделали заключение, что произошло поражение левой части мозга. Так как это было только нарушение кровообращения, была надежда, что улучшение произойдет само собой. Нора не была парализована, отмечалась лишь слегка большая спастичность на одной стороне тела, чем на другой. Со временем ее речь улучшилась, но чтение и письмо остались нарушенными. Она больше не могла написать свое собственное имя, а также не могла прочитать его написанным или напечатанным. Она держала карандаш в руке больше как инструмент, и даже когда держала карандаш правильно, ей не удавалось ничего, кроме как черкать по бумаге.
После почти года, когда ни чтение, ни письмо не улучшились, Нора вернулась домой. Но даже в своем собственном доме у нее возникли проблемы с нахождением пути. Она не могла обнаружить двери и часто натыкалась на мебель. Несмотря на все это, ее интеллект был почти не нарушен. Когда с ней говорили, ее глаза смотрели, как будто ей было тяжело понять, но в действительности, она все понимала и отвечала точно.
Когда она сидела на стуле и рассказывала о чем-либо, она говорила и отвечала практически нормально и для постороннего человека выглядела обычной. Однако она страдала от глубокой депрессии и иногда проводила часы, ничего не говоря и не делая. Спала она очень хорошо и иногда засыпала в течение дня. Ей давали лекарства, чтобы уменьшить вероятность возникновения тромбов в крови и избежать еще одного несчастного случая. Однако, ощущая, что лекарства не очень помогали ей, она иногда отказывалась их принимать. Когда ее сестра настаивала, ей ничего не оставалось как продолжать принимать их. В результате, она постоянно была подавлена и у нее почти не оставалось собственных желаний. Ей требовалось внимание днем и ночью. Когда я впервые увидел Нору, я не думал, что в ее случае можно многое сделать. Но так как я оставался последней надеждой для ее родственников, то положил ее на стол и начал проверять движения ее головы.
Может быть вы не задумывались о том, что голова — в отличие от ее содержимого — это очень важная вещь; она переносит все телерецепторы, и то, как мы выполняем действие, связанное с нашими органами чувств, влияет на то, как мы двигаем голову. Она может быть настолько напряжена, что чтобы ее повернуть, человеку приходится поворачивать все тело. Травмированная шея, позвоночник или мышца также повлияет на движение головы. Человек может почувствовать это, если попробует подвигать голову другого своими руками: движения головы могут быть отрывистыми, не всегда плавными или равномерными, либо не выполняться в одну из сторон. Иногда бывает так, что плавно вращая голову двумя руками, она поворачивается на десять градусов, но не дальше; затем если ее повернуть обратно в среднее положение несколько раз, можно заметить что голова теперь начнет поворачиваться на несколько градусов дальше. Это означает, что когда человек стоит прямо, движение головы вдоль горизонта также неправильно, зажато, неприятно или ограничено по амплитуде. Глаза двигаются вместе с головой, но также могут двигаться относительно нее, до такой степени, что неправильное движение может быть приписано изначально глазам.
Осмотр движений головы дает ясное представление о том, как человек использует себя, а также определенное понятие о сознании и осознавании обследуемого тела. Такое обследование служит одновременно и для улучшения или же в качестве напоминания о лучшем движении головы; обследование и лечение практически одинаковы.
Обследование головы Норы, постепенное уменьшение силы моих прикосновений и движений для более тонкой оценки повлияло на мышцы ее шеи, и ее голова начала двигаться легче и более плавно. Я почувствовал, что она очень хорошо отреагировала; ее лицо ожило, глаза заблестели, ее подавленность постепенно исчезла.
По мере того, как я обследовал ее ноги, руки, тело и грудную клетку на предмет качества движений — не только амплитуду, но и то, насколько легко они двигаются — она расслабилась еще больше. Я надавил на пятку одной ноги и внимательно наблюдал, чтобы определить, могу ли я заставить ее ноги передать движение тазу и через позвоночник, вовлечь в движение голову. Это является простым только когда мышцы и скелет в норме. Если мышцы расслаблены и в нормальном тонусе, не слишком большом и не слишком маленьком, голова наклоняется, что служит признаком того, что скелет передает толчок от ноги должным образом (Что такое должным образом, а что нет, я объясню чуть позже). После того, как я обследовал главные движения ее тела в течение 45 минут, Нора стала тихой, веселой и выглядела намного более обнадеживающе. Ее сестра и остальные родственники в комнате заметили, что выражение ее лица, глаз и мимика лица стали почти нормальными.
Затем я усадил ее за стол, дал карандаш и, держа ее руку в своей, написал цифры 3,4,7 и 9. Я направлял руку, которая держала карандаш и она могла читать цифры, после того как написала их. Двигая ее руку, я написал цифры снова, и спросил, что она писала. Она ответила «34». Ее родственники смотрели так, будто не могли поверить, что Норе стало настолько лучше в течение одного урока, раз она могла писать цифры и распознавать их. Они сказали, что ничего подобного не было достигнуто во время предыдущего лечения.
Я знал, конечно, что очень часто такие пациенты могут читать цифры гораздо легче, чем буквы, это зависит от места травмы. Профессор Поль Брока, который был одним из первых, кто изучал случаи ранений головы во время войны и инициировал неврологические исследования, благодаря которым функционирование мозга стало пониматься лучше, обнаружил, что некоторые раненые в голову солдаты могли видеть фразу «27 июля» и не могли понять ее значение, и в то же время у них не было проблем с цифрами «27/7». Я знал эту разницу между чтением букв и цифр и поэтому рискнул. Я решил не пытаться читать с ней что-либо, кроме цифр, чтобы избежать разочарования от возможной неудачи.
После отдыха я попробовал снова. В этот раз я посадил Нору на стул и попробовал обследовать и улучшить движение ее глаз и головы. Я хотел увидеть, смогу ли я, мягко направляя ее голову, привести ее из положения «сидя на стуле» в положение «стоя» плавным и непрерывным образом. Сначала она была негибкой, особенно с правой стороны, и я не мог согнуть ее локоть, ее руку или ногу; руки и ноги казались неподдающимися и жесткими как кочерги, как это обычно бывает при спастике. Я продолжал очень медленно и мягко работать с сочленениями. Она реагировала довольно хорошо; движение головы стало мягким, плечи свободными, но их состояние все равно было далеким от нормального. Однако, ее состояние улучшилось до такого, что она смогла почувствовать эти изменения.
Сначала я повернул ее голову руками таким образом, что глаза были направлены немного вниз, затем потянул мягко голову, следуя направлению шейного отдела позвоночника, что является нормальным движением головы и глаз при вставании. Здоровый человек при совершении таких манипуляций встает без напоминания, он чувствует подсказку и действует в соответствии с ней. Но Нора казалась тяжелой в моих руках, подобной столбу. Ее голова не понимала намека моих рук. Пытаясь снова и снова, делая движение и хватку рук все более мягкими, мне удалось поднять ее с относительно небольшим усилием в положение стоя и затем усадить снова. Она вскоре научилась распознавать давление, сообщаемое ее голове, как сигнал вставать и затем садиться вновь.
Наблюдатели задвигались и кто-то заметил, что если продолжать в таком духе, она скоро совсем вылечится. Со своей стороны я считал, что может потребоваться год или больше ежедневных уроков. Я верил, что все может закончиться благополучно, но не будучи уверен, сказал им, что не считаю отправку Норы ко мне в Израиль хорошей идеей. Ей придется лететь туда, это само по себе дорого, и так как она будет в другой стране без знания языка, кому-то придется сопровождать ее и оставаться с ней. Чем они будут заниматься? Я мог давать уроки в течение получаса каждый день, как я обычно делаю, но все остальное время кто-то должен будет присматривать за ней до тех пор, пока она не поправится достаточно, чтобы обходиться без посторонней помощи. Вопрос, насколько успешными будут занятия, также оставался открытым.
На следующее утро, однако, я получил телефонный звонок от ее семьи. После размышлений они решили, что отправка Норы в Израиль не существенно увеличит расходы по заботе о ней. Чтобы ухаживать за ней дома требовалось два человека — один на день, другой на ночь, что само по себе очень дорого. За ней нужно было постоянно присматривать. Когда она поднималась ночью, она не могла обнаружить дверь; часто она натыкалась головой и приходила в паническое состояние от того, что не могла найти путь назад к кровати. Днем она пыталась выходить и не могла найти обратную дорогу или не знала, куда она намеревалась пойти. Дома она постоянно причиняла беспокойство. Всегда опасаясь, что с ней что-то может произойти, ее семья постоянно звонила ей и спрашивала, как у нее дела. Они также были убеждены, что дома Норе только будет хуже. Если она отправится в Израиль, существовала вероятность, что она поправится. Так как у нее были некоторые сбережения и пенсия, они решили, что ей стоит поехать в Израиль, а ее братья и сестры будут по очереди за ней ухаживать. Они предпочли дать ей шанс, вместо того, чтобы выбрать для нее медленное угасание.
Я принял решение продолжить обследования до того, как окончательно взять на себя ответственность. Я должен был дать понять, что я не обещаю исцеления, но сделаю все, что в моих силах. Я бы не принял решения, если бы у меня не было надежды, что все это предприятие имеет смысл.
Во время последующего обследования я попросил Нору лечь на кушетку. У нее возникли значительные затруднения; она пыталась нащупать куда ей лечь, поворачивалась, но не могла принять решение. Я просил ее лечь на спину головой ближе ко мне, и я вновь повторил просьбу слово за словом. Было очевидно, что она слышала меня, но она либо не понимала, либо не могла легко выполнить движение. Я спросил у ее семьи, были ли они в курсе этой проблемы и мне ответили, что обычно она ложилась в постель по собственному желанию без проблем. Теперь я мог видеть, что я имел дело с ассиметричным функционированием двух полушарий мозга. Вам будет легче следить за моими рассуждениями, если вы узнаете кое-что из истории исследований мозга.
В предыдущем веке профессор Брока, чье имя я упоминал, при лечении ранений головы у солдат заметил, что пуля или кусочек шрапнели, застрявшие в правом полушарии, приводили к параличу левой части тела. Такая же травма левого полушария сопровождалась потерей другой функции, в частности, речи. Вскоре стало ясно, что у правшей речь контролируется левым полушарием, и поэтому травма левого полушария обычно приводила не только к параличу правой руки или ноги, но также к афазии или потери речи. Так как число настоящих левшей составляет лишь небольшую часть населения, редко встречалось, что травма правого полушария приводила к потере речи. Солдаты, у которых наблюдался паралич с потерей речи после удаления пуль или шрапнели из правой части головы, были настоящими левшами.
Два полушария мозга не эквиваленты, не говоря уже о том, что они не идентичны. Эту асимметрию интуитивно предполагали многие люди. Русский физиолог Иван Павлов считал, что люди главным образом либо мыслители, либо артисты. Игорь Маркевич, известный дирижер, однажды сказал мне, что твердо верил в то, что левое ухо слышит мелодию, а правое больше анализирует структуру музыки и может отличить одну ноту от другой. Сегодня накопленные исследования Уилдера Пенфилда и более поздние работы Роджера Сперри по эпилепсии сделали общепринятыми знания о том, что правое полушарие контролирует такие функции как воображение, невербальную память и конкретное мышление, в то время как левое контролирует речь, письмо и абстрактное мышление.
Я вернусь к этой теме, когда буду описывать работу с Норой. Вы полностью сможете оценить красоту того, что было сделано, когда узнаете некоторые детали взаимоотношения между функцией и структурой в работе мозга. На текущий момент достаточно заметить, что эти взаимоотношения лежат в основе затруднений Норы, и что я в конце концов согласился работать с ней, к облегчению ее семьи.